Дитя эпохи - Страница 65

Ну, секция так секция. На следующий день перед выступлением мы собрались в лаборатории и прочитали друг другу наши доклады. Это была репетиция. Кроме нас присутствовал Гена и лаборантка Неля. Она ничего не понимает в науке. Но очень болеет за лабораторию. К моему докладу подошел Лисоцкий, который пронюхал про новую модель атома.

После докладов у нас разгорелась научная дискуссия. Особенно досталось мне. Шеф назвал меня «резерфордом с маленькой буквы».

– Наш резерфорд с маленькой буквы, – начал он, – не учел того обстоятельства, что…

И дальше он в очередной раз продемонстрировал свою эрудицию.

Репетиция прошла хорошо, и мы в том же составе пошли на секцию. У нашей секции было какое-то длинное название. Я его не запомнил. Секция помещалась в учебной лаборатории, рассчитанной на двадцать пять человек. В аудитории сидела женщина-секретарь и скучала.

– А где слушатели? – спросил шеф.

– Как где? – удивилась женщина и показала авторучкой на нас. – Вам что, мало? На других докладах было и меньше.

– Ну, тогда начнем, – упавшим голосом сказал шеф. Мы заняли места, и шеф объявил нам о начале заседания секции. Потом мы один за другим прочитали наши доклады и провели по ним ту же самую дискуссию, что за полчаса назад в лаборатории.

Правда, шеф не назвал меня «резерфордом с маленькой буквы», потому что женщина вела протокол. Шеф выразился дипломатичнее.

Хотя бы один зарубежный ученый пришел! Или кто-нибудь из соседней лаборатории заглянул! Ни одного человека. Мы так и просидели вшестером, правда, с протоколом. Обычно наши внутрилабораторные разговоры не протоколируются.

Одно меня удивляет: неужели никому неинтересно знать, как устроен атом?

Пожар

Казимир Анатольевич Лисоцкий погорел. В буквальном и переносном смысле слова. Пожар возник внезапно и непредсказуемо, как ремонт в буфете. А шумовых и световых эффектов было гораздо больше, чем при ремонте.

Вот как Лисоцкий погорел буквально.

Он отвечает у нас на кафедре за технику безопасности, включая сюда и противопожарное дело. Естественно, что лаборатория Лисоцкого служит примером в этом смысле. Ей каждый год присуждают первое место. У них на стене даже щит висит, на котором гвоздиками прикреплена лопата, багор и красное ведро. А разных предупредительных плакатов там вообще навалом.

И в этом году Лисоцкому тоже благополучно присудили его первое место, он получил грамоту, повесил ее на стене рядом с огнетушителем и ушел домой обедать. Он всегда обедает дома, говорит, что это полезнее.

Только Лисоцкий ушел обедать, как в его лаборатории появился какой-то молодой человек в спецовке. Я не видел, но так рассказывают. Говорят, что в руках у молодого человека был некий прибор. Этот специалист будто бы сказал:

– Трубу перерезать вызывали?

Ему сказали, что Лисоцкий, действительно, заказывал человека перерезать водопроводную трубу. Но сам заказчик сейчас обедает.

– Вот и хорошо! – сказал молодой человек. – Значит, я никому не помешаю.

Он чудовищно ошибся, так заявляя. Все вышли из лаборатории и направились курить, а молодой человек настроил прибор, который оказался автогеном, и подступил с ним к трубе. Вообще он действовал решительно и не затруднял себя излишними сомнениями.

Все это я рассказал с чужих слов, а теперь начинаются мои личные наблюдения. Я тоже стоял в коридоре и курил, как вдруг из лаборатории Лисоцкого выскочил парень, который горел во многих местах. А точнее, у него горели брюки, спина и левый рукав спецовки. Беспорядочно что-то крича, парень пробежал мимо, отряхиваясь от огня. Ему это плохо удавалось. Я не разобрал, в чем дело, но побежал за ним, стаскивая с себя пиджак. Я это сделал бессознательно, а впрочем, пиджак был старый, его не жалко.

За нами пристроились еще несколько человек. Все вместе мы загнали парня в угол и потушили его нашими телами и моим пиджаком. Только после этого он догадался сказать:

– Там… Горит…

И махнул рукой куда-то в сторону.

Мы все побежали в указанном направлении. На ходу мы открывали двери лабораторий и кричали:

– Где горит? Что горит?

Из лабораторий выскакивали люди и бежали за нами. Мы добежали до лаборатории Лисоцкого и распахнули дверь. Можно было ничего не спрашивать. Там все горело буйным бешеным пламенем, которое отбросило толпу от двери и осветило наши искаженные недоумением лица. Все на мгновенье застыли, а потом бросились врассыпную. Лично я бросился к телефону и вызвал пожарную команду. А остальные стали плескать в дверь водой из разной посуды. Посуда была мелкая, потому что единственное противопожарное ведро на кафедре горело в лаборатории вместе с багром и лопатой.

В общем, когда пришел Лисоцкий, все, что могло сгореть, уже сгорело. Перед входом в наш корпус толпились красные машины. Красный цвет придавал происходящему праздничный оттенок, как на первомайской демонстрации. По этажам, раскручивая брезентовые рукава шлангов, бегали пожарники в комбинезонах. Они уже залили лабораторию Лисоцкого, но вода в машинах еще осталась, и пожарники поливали ею соседние лаборатории для профилактики.

Лисоцкий вошел в лабораторию, где было черным-черно и очень мокро, приложил ладони к вискам и прошептал:

– Диссертация…

И тут мы поняли, что он погорел в переносном смысле. Погибли черновики его диссертации и результаты опытов за множество лет. Кроме того, сгорели все грамоты за призовые места по технике безопасности. Да что там грамоты! Сгорели два осциллографа, огнетушитель, железный стул и несгораемый шкаф. Сгорели мечты, надежды и чаяния.