Таким образом, одно воскресенье в месяц стало свободным. Я его личной жизни посвятил.
А потом обстоятельства стали меняться. Как и предсказывал Гена. Жена опять ушла в декретный отпуск, и где-то тут в суматохе я потерял «Москвич» и «Жигули». Сэкономил и на этом баснословную сумму. Мне уже можно было давать премию за экономию средств. Но «Запорожцу» я не изменил. Я приближался к нему медленно, но верно. Как червяк к сердцевине яблока.
Развязка наступила неожиданно. Оставалось еще больше тысячи номеров, и обстоятельства могли вот-вот совсем уж измениться. Как вдруг на очередной проверке мне вручают какой-то листок.
– Приходите завтра получать, – говорят.
– Чего получать? – спрашиваю.
– Машину. Белого цвета хотите?
– Нет, – говорю. – Белого никак не устроит. Хочу розового.
– Розовые тоже есть.
– Хочу двойного цвета. Снизу голубого, а сверху розового.
– Таких нету, – говорят.
– Ах, нету! – сказал я. – Что же вы думаете? Что я всякий металлолом неокрашенный буду покупать? Я денег не печатаю!
Это я правду сказал. Я их действительно не печатаю.
Я бросил этот листок и пошел домой. У пивного ларька встретил дядю Федю. Выпили мы с ним по маленькой. Он и говорит:
– Слушай, Петьк! Тебе, я слыхал, скоро коляска понадобится? Жену-то свез уже?
– Еще нет. Скоро, кажется, – сказал я.
– Так об чем я и говорю! У меня внучка уже ходит, бери ейную коляску, задешево отдадим. За три поллитры.
– Только после получки, – сказал я.
– Идет! Коляска-то еще совсем новая. Двойного цвета: снизу голубого, сверху серого…
– Дядя Федя, а холодильник тебе не нужен? – спросил я.
– Нужон! – сказал дядя Федя.
Неожиданности нас подстерегают на каждом шагу. Например, звонят из парткома и предлагают завтра дежурить в дружине. Или ехать на овощную базу перебирать капусту. То есть не предлагают, конечно. Это не то слово.
Но когда без всякого звонка, это уже некрасиво.
Короче говоря, я настраивал прибор. Приклеивал пластилином зеркальце, чтобы луч лазера от него отражался под определенным углом. Под каким именно – неизвестно. Это как раз и предстояло определить. Работа тонкая, тут даже чужое сердцебиение мешает.
Внезапно дверь в лабораторию открыли и без всякой паузы стали что-то просовывать внутрь. Какую-то конструкцию из необструганных досок, заляпанных к тому же известкой. Вместе с конструкцией ввалились трое. Мужик в кепке с «Беломором» в зубах и две девушки в комбинезонах, гладкие и круглые, как божьи коровки. Только покрупнее.
– Убирайте, – говорят, – свою подзорную трубу, а то стеклышки могут загрязниться.
Я понял, что это они про лазер, и указал на различные принципы действия подзорной трубы и моего прибора.
– Если на пол грохнуть – раскокается? – спросил мужик.
Я ответил, что да, пожалуй, раскокается.
– Ну вот! А ты говоришь – разный прынцип! – захохотал мужик, ущипнув одну из божьих коровок.
Мое зеркальце мигом отвалилось из-за сотрясения воздуха.
Девушки стали вносить ведра с жидкостью неаппетитного вида. Потом одна взобралась на конструкцию и принялась размахивать щеткой. В лаборатории пошел мутный дождь.
– Оптика! – закричал я. – Она, между прочим, импортная!
– Протрешь, – заявил мужик. Он погасил «Беломор», ткнув его в вогнутую линзу, как в пепельницу, после чего ушел. Нижняя девушка стала готовить раствор на «Докладах Академии Наук», а верхняя запела, как она любит жизнь, что само по себе и не ново.
Когда она дошла до того, что все опять повторится сначала, я опомнился. Я схватил лазер, припудренный белой пыльцой, точно пирожное эклер, и выскочил в коридор. Там под дверью сидел на корточках старичок и методично вынимал плитки паркета из пола. Я споткнулся об него, и он посоветовал мне куда-то идти. Пришлось пристроить лазер в гардеробе и идти в библиотеку.
Библиотека была закрыта на ремонт. От ее двери тянулась белая меловая тропинка и терялась в коридорах. Я вышел из института, перепрыгнул канаву, которой утром еще не было, и пошел домой вдоль забора с козырьком. За ним всегда что-то ремонтируют, сколько я себя помню.
Дверь подъезда в своем доме я миновал удачно. Одно пятно масляной краски на брюках. Или два. Дверь месяц назад покрасили сверху, а вчера, когда все притупили бдительность, снизу. Значит, скоро покрасят перила. Надо ждать.
Я пришел домой и, не раздеваясь, перевернул стол вверх ножками. Потом я застелил газетами диван, сдвинул всю мебель в угол и с удовольствием выплеснул таз воды на потолок. Таким образом, я привел свое жилище в соответствие с окружающей действительностью.
Теперь можно было жить.
Время от времени нас проверяют, как мы знаем технику безопасности. Техника безопасности – это такая наука, которая помогает нам жить, когда жить опасно. Жить вообще опасно. С этой точки зрения светофор на перекрестке является мероприятием по технике безопасности. И милиция тоже. И медицина.
Но я отвлекся. На проверке это понятие трактовалось не так широко. Лисоцкий задавал нам вопросы про резиновые коврики и калоши. Оказывается, когда закручиваешь пробки, нужно стоять в калошах на резиновом коврике. Тогда току труднее уйти в землю.
Теорию мы знали сносно, и Лисоцкий решил проверить нас на практике. Мы все вместе пошли в лабораторию. Студентки смотрели на нас с благоговением.
– Проверим оказание помощи при поражении электрическим током, – сказал Лисоцкий. – Предположим, что эта шина под напряжением…
И он цапнул рукой шину заземления. То есть он думал, что это шина заземления. А это была другая шина.